Если рассуждать о феномене театра, то в рассмотрение нужно неизбежно принять фактор пространства с размерами зала, бельэтажами, балконами и сотнями зрителей. Очевидно, что даже с самой лучшей акустикой, которой могли похвастать, например, древние греки, актерам необходимо говорить громко, напоказ. От расстояния страдает не только слуховое восприятие, но и визуальное: зритель, который в большинстве своем не берет бинокли, видит крошечные фигурки на сцене, а значит, неспособен, как в кино, разглядеть мельчайшие детали. Отсюда размашистые жесты, преувеличенные движения и наигранная экспрессия. Раз это естественный закон театра, спросите вы, то может ли его следование ему повредить постановке хоть в чем-то? Увы, так.
Актеры Дворца на Яузе имели большое преимущество перед коллегами из других театров, а именно микрофоны. Этот факт, однако, не повлиял на громкость их голосов, вследствие чего крики, гам и безумный хохот Катерины сопровождали весь спектакль. Отчетливо слышимые в любом конце зала, включая балкон, они были, пожалуй, излишни, как, впрочем, и экспрессивная игра ведущих актеров, бившихся в истерике или от счастья чуть ли не каждую сцену. Катерина, терзаемая чувствами, валялась по полу, повисала на муже и его сестре и повторяла точь-в-точь явление броуновского движения на подмостках, но никак не обретала покой. Буря ее страстей длилась порой по несколько минут, тяжеловесно занимая целые куски небольшой пьесы. Стремился ли автор к тому, чтобы передать с помощью внешнего движения душевные порывы главной героини, или это была часть единого замысла, включающего в себя танцевальные и вокальные номера, затруднительно сказать, но общее впечатление неизменно. Все эти монологи и суррогатные диалоги затянуты и чересчур энергичны, как будто гипербола является основным и единственным средством выражения мысли автора.
Упомянутые номера разбавляли сюжет Островского и либо дополняли его фрагментами, опущенными самим драматургом (как поездка Тихона в Москву), либо звучали в унисон и раскрывали тональность, заданную ходом пьесы. Они и вызывали самые бурные эмоции зрителей, поскольку наряду с народными песнями звучали зарубежные хиты, а костюмы отсылали к разным эпохам, в том числе к современности. Совершавшийся прорыв реальности в мир спектакля, действие которого происходит в 19-м веке, это разрушение четвертой стены, в том числе через прямое обращение к залу, пришлось более всего по душе зрителям школьного возраста, к концу первого акта активно выражавшим свои восторги. Действительно, энергетика номеров была скорее направлена на молодежь – недаром возрастное ограничение замерло на отметке 12+. В лице этой части публики актеры поистине обрели поклонников, чему я только рад.
Самое удивительное в происходившем – то, что в финале режиссер внезапно отказался от излюбленной им экспрессии, полностью вытравил присущий юмор, заявленный как сатира, и вообще перешел на рельсы драмы. Говорят, что если у произведения достойный конец, то зритель простит ему все остальное. Точка должна быть наиболее яркой и выразительной среди всей ленты действия, и прием контраста как нельзя более подходит для завершения, выгодно выделяя его на фоне. В нашем случае тихая, гнетущая драма резко противопоставлена шумному потоку, низвергавшемуся на зрителя подобно водопаду в течение почти трех часов, и, несомненно, выигрывает от этого. Хорошим индикатором – даже лакмусовой бумажкой – служит реакция наиболее преданной аудитории, которая после бурных аплодисментов карнавалу номеров разражается овациями на минорной ноте финала. Автор этих строк с готовностью присоединяется к общему восхищению закрывающей сценой.
Что же такое «Гроза» в постановке Дворца на Яузе? Творческий балаган (заметьте, слово взято из официального описания на сайте), фарс, сатира, игра со зрителем? В одном можно согласиться точно: на классическое прочтение спектакль не похож. Характерная смесь постмодерна отпечаталась на его структуре; а читая несколько хвастливое описание, мы замечаем, как проступает замысел автора, бунтующего и свободолюбивого. В своем желании творить широкими мазками, которое, безусловно, похвально, он тем не менее пренебрегает чувством меры, так ценившимся родоначальниками театра, и оглушает зрителя, бросая в него разухабистую музыку, россыпь жестов, пеструю актерскую игру, разрывы шаблонов – словом все, лишь бы… выделиться? Если такова конечная цель, то она уже не столь высока и идеальна, как чистое искусство; если же это высказывание, лишенное всякого тщеславия, то мы вынуждены констатировать неумеренность его средств.
Спектакль понравится молодежи, ведь он свеж, современен и наполнен отсылками к массовой культуре; в то же время – и тому есть живой свидетель – значительная часть сюжета просто ускользает от зрителя, остается для него непроясненной, отчего должна страдать и драматическая составляющая. Лишь понимая причины и следствия центрального конфликта, а также его контекст и атмосферу, можно проникнуть в самую суть произведения и ощутить волнение и переживание, которое невозможно передать громкой музыкой и самой яркой, выверенной до миллиметра хореографией. Иногда для наступления просветления, катарсиса достаточно одного слова, а порой – и громкой тишины. «Гроза» сама подтверждает это, демонстрируя финальную сцену, и оттого углубляет противоречие, заложенное в ее основу. По той же причине спектакль заслуживает неоднозначную оценку, поскольку замысел автора так и остается неясным.
Автор: Алексей Федоренко
